 |
| Портрет княгини Орловой фрагмент |
Зрелый Серов прославился как «острый»
мастер портрета. Его называли истинным знатоком человеческих типов, «злым» по
отношению к своим заказчикам, невзирая на высокую степень знатности господ,
наперебой желавших у него «писаться». Однако что поделаешь, если «писаться» у
Серова стало и модно и почетно. К нему обращались люди различных сословий и
профессий. Главным образом по заказу им исполнялись парадные портреты. В результате
больших творческих поисков, выработался особый серовский блестящий парадный
стиль. Светский Серов пишет представителей высшего света и членов императорской
фамилии. В высшем свете только и разговоров, как опасно попасться под руку
знаменитому живописцу. Он не желает угождать даже самому государю императору! И
всё же светские красавицы и знатные господа, и промышленники-миллионеры охотно
отдаются в его руки. Чистые руки совестливого художника. Серову просто хотелось
оставаться честным перед собственной совестью, и, главное, перед искусством.
Вечно ищущий, и постоянно недовольный собой, он подолгу наблюдал за каждой
своей моделью. Упорно искал, и не прекращал поисков, пока модель не обретала
нужную ему позу. Художник лично подбирал туалеты, заставляя изысканных светских
красавиц раз по сто менять модные платья. Однако многие из работ, героями
которых были представители высшего света, не приносили удовлетворения художнику.
Здесь Серова больше влекла живопись, так он выработал собственный стиль светского
парадного портрета. Одним из лучших, бесспорно, является портрет Великого князя
Павла Александровича, младшего брата императора Александра, написанный в 1897 году.
Портрет вел.кн. Павла Александровича
ГТГ. 1897
Яркий солнечный свет
заливает фигуру великого князя, стоящего возле коня – своего любимца. Лицо
младшего брата царя не выражает ничего – он просто эффектно позирует – и
только. Великий князь чопорен, поза скована, полна достоинства, ему очень
хочется выглядеть дисциплинированным военным, слугой Отечества. Но, каков конь!
Как блестяще написан, развёрнутый в пространстве за спиной хозяина, силуэт
благородного животного! Фигуры человека и коня скомпонованы бесподобно. Конь
словно отделяет князя от выстроенного где-то рядом войска. Морда животного
обращена к зрителю, чуткие уши стоят торчком – конь насторожен и серьёзен, он
на службе, верой и правдой служит хозяину. При сравнении лица князя и морды его
коня, поневоле отдаешь предпочтение лошади, которая чутко относится и к
хозяину, и трепетно всматривается в окружающих, которых мы не видим, всматривается
и в нас, зрителей. Великий князь занят собой, он с детства приучен играть своё
сословное амплуа и потому носит на лице вечную маску «его императорского
высочества». Серов умело использует декоративную систему пятен и линий, которые
подчеркивают внешнюю красоту и внутреннюю пустоту парадного изображения.
Портрет был удостоен Гран-при на Всемирной выставке в Париже в 1900 году.
В той же декоративной манере Серов создаёт
портреты светских красавиц, буквально заставляя играть все детали картины – и
модные платья и богатую, даже вычурную, обстановку. В этом плане примечателен
портрет С.М. Боткиной – томящаяся от скуки красавица среди модного интерьера.
Портрет С.М. Боткиной.
ГРМ. 1899
Тонкая, смуглая, чернявая, разодетая в
золотое платье, украшением которого служат гирлянды искусственных цветов, Софья
Михайловна Боткина позирует на диванчике в своей гостиной. Чёрная атласная
обивка дивана заткана золотыми цветами, резьба и ножки которого ярко блестят от
позолоты. Крошечная черная левретка сбоку прижалась к хозяйке, и та ласково
обнимает своё сокровище холёной рукою. При первом взгляде на портрет, можно и
не заметить милое создание. Собачка, кажется одним из цветов, но тут же
натыкаешься на блестящие глаза, которые с любопытством на тебя уставились.
Энергичному и живому созданию не сидится спокойно рядом с хозяйкой,
напоминающей безразличную, скучающую цветочную фею. Серов несколько странно
строит композицию картины: дама сидит на краю диванчика и приходит на ум
поневоле, что оставленное свободным пространство предназначено для кого-то, для
некоего лица, которое сейчас отсутствует и потому грустит героиня портрета.
Графиню Софью Владимировну Олсуфьеву Серов
долго не мог написать, раз за разом отвергая её богатые туалеты и модные
предметы убранства её дома. Не мог он найти и соответствующую позу. Но вот
однажды случайно застал графиню в простом домашнем платье, с длинным тёмным
шарфом на плечах, прижавшей руку к белому кафелю тёплой печки. Заслышав шаги,
она обернулась и мягко взглянула на своего гостя. Наряд и поза так понравились
Серову, что он должен был воскликнуть: «Остановись, мгновение, ты прекрасно!»
Он тут же бросился делать наброски и, в несколько сеансов, создал портрет
графини, передав «всю суть модели», как метко выразился один современник.
Портрет графини С.В. Олсуфьевой
ГМИИ имени А.С. Пушкина
1910
Бесподобно хороши
портреты красивых дам эпохи, Елены Павловны Олив и Марии Николаевны Акимовой. Художник
намеренно избирает камерные формы, отказываясь от пленэра. Главное в
характеристике Олив – неуловимая и переменчивая её натура. С помощью освещения
и антуража Серову удалось передать этот «ускользающий облик». Под его кистью буквально
мерцают лицо, руки, одежда, особенно, ожерелье и перстни. Серов пишет в этот
раз на картоне, используя акварель, гуашь и пастель. Что до проявления духовной
красоты, то камерные женские портреты становятся, всё более лирическими, задушевными.
Портрет Е.П. Олив
ГРМ, 1909
Портрет Акимовой – едва ли не один из самых
поэтичных женских изображений Серова, жемчужина ереванской картинной галереи.
Красивая, немного болезненная женщина полулежит, откинувшись на
красно-оранжевую подушку. Художник увлёкся сочными, будто звенящими, пламенными
красками. Красное, оранжевое, золотое очень шло к смуглому лицу и огромным
черным глазам модели. Как неземная экзотическая птица, она опустилась на красный
диван – вся золотистая, нежная, усталая, беспомощно-женственная. В глубине глаз
затаилась скорбь. Великолепно написаны светлое платье и драгоценности – золото,
бриллианты и, особенно, изумруды. Богатство красок, мерцающая роскошь Востока
не затмили главного – хрупкой болезненной красоты и затаённой скорби красавицы.
Портрет М.Н. Акимовой
Картинная галерея Армении, Ереван,
1908
Каждый раз, принимаясь за портрет, Серов
начинал искать ключ к модели, делал многочисленные наброски и добивался, в
конце концов, своего. «У меня глаз дрянной! Да-с!...Формулы натуры иные, чем
формулы живописи, и только в формулах, присущих живописи, полная её
выразительность» 1- говорил
Серов художнику Петрову-Водкину. В портретных набросках он мгновенно схватывал
сходство, но потом исправлял и переделывал в поте лица.
Серов всегда очень твёрдо, наотрез
отказывался что-либо переделывать в своих работах. Раз ему кажется, что портрет
окончен, то, значит, так тому и быть. Каково же было изнеженным заказчицам
выдерживать по тридцать, пятьдесят, сто сеансов! А потом печально увозить
исполненный заказ и дома скрывать в задних комнатах роскошных апартаментов, как
поступил банкир В.О. Гиршман, которого Серов написал, вероятно, в присущей ему
надменной позе: откинувшись назад, он достаёт двумя пальцами золотые часы из
внутреннего кармана. Гиршман умолял художника убрать эту руку, но, увы,
согласия так и не добился. Правда, современники воспринимали этот портрет с
иронией, хотя сам Серов утверждал, что вовсе не испытывал неприязни к Гиршману:
он писал именно то, что видел.
Портрет В.О. Гиршмана
1911 год. ГТГ
По отзывам современников, Владимир Осипович
Гиршман был человеком с грубоватыми манерами. Жест Гиршмана продолжает
интриговать как исследователей творчества Серова, так и любознательных
зрителей. Некоторым казалось, что этот жест раскрывает социальную сущность
дельца, готового вынуть из кармана не часы, а банковский чек. По правде, Серов
действительно не терпел подобных людей, абсолютно чужих ему по духу, но в то же
время, острый глаз художника с первых минут знакомства уловил привычный жесть
вечно куда-то спешащего банкира. Гиршман то и дело вытаскивал из кармана часы и
справлялся о времени. Вот таким он и остался навсегда в залах Третьяковской
галереи. Мимо течет река любопытствующих потомков, а он всё суёт руку в карман
за часами, чтобы не упустить драгоценное время, для него это работа.
Серов заострял позы своих моделей в поисках
в поисках характерного. Жена Гиршмана, Генриетта Львовна, была на редкость
милой и доброжелательной представительницей высшего света. «Чем больше её
видишь, тем больше её ценишь, простой, правдивой, доброжелательной, но гордой,
и, что совсем странно, при её красоте, совсем не занята собой» 2, - отзывался о ней
художник Константин Сомов, тоже писавший её портреты. И Серов доброжелательно
отзывался о ней, находя эту светскую львицу «умной, образованной, культурной,
простой и скромной, без замашек богатых выскочек, и очень симпатичной». 3
Он несколько раз принимался писать Генриетту Львовну, но всё же, оставался
недоволен, считая, что вместо «светской львицы» у него получается
«провинциальная барышня».
Однажды, очень недовольный, Серов разорвал
на куски один из акварельных картонов и бросил в камин. После ухода
раздраженного живописца, супруги Гиршман достали эти кусочки и позже, будучи в
Париже, отдали французскому реставратору. Серов ещё более рассердился бы, узнай
он об этом поступке. Обычно он без жалости рвал неудачные работы и в стремлении
Гиршмана реставрировать портрет, усмотрел бы желание заиметь лишний кредитный
билет, ведь каждый набросок знаменитого живописца – деньги. «Ну, какая я знаменитость!»
- отмахивался художник. Поступок Гиршмана современники также сочли бестактностью,
и банкир никогда не экспонировал отреставрированный портрет супруги. В конце
концов, строгий мастер смог удачно запечатлеть великосветскую красавицу.
Госпожу Гиршман Серов написал в её модном
будуаре, стены которого затянуты серым холстом, наполненном дорогими вещами,
идеально подобрав обстановку, соответствующую
облику красавицы. Мебель из карельской берёзы. Туалетный стол с зеркалом
и множеством хрустальных флакончиков и женских безделушек. Хозяйка будуара
стоит спиной к зеркалу, но глаза обращены на себя – будто она, глядя на
зрителя, всё же смотрится в зеркало. Это своего рода, игра с зеркалом, в
которой и заключен собственно сценарий портрета. Дама словно репетирует роль:
она поправляет боа кокетливым жестом, но ехидный художник подмечает: невинный,
вроде, маневр – всего лишь желание продемонстрировать красивую руку, тонкие
пальчики, унизанные перстнями. В глубине зеркала Серов как будто случайно,
изобразил собственное хмурое лицо. Насупившись, мастер в упор смотрит на
красавицу – этого-то взгляда и побаивались капризные модели. Трудная работа
мастера – одна из тем портрета. В целом симпатизируя Генриетте Гиршман, Серов
лицезрит её красоту в изящной обстановке будуара, хмурясь, как умел только он
один. Таково было его состояние в процессе работы мысли над заказными портретами.
Портрет Г.Л. Гиршман
1907 год. ГТГ
В облике дамы, изысканно причесанной и
одетой, читается некая недосказанность. Перед нами явно дорогой ларчик с двойным
дном. Хороша, мила, кокетлива, доброжелательна, но и горда! Аристократический
мир полон фальши и потому ох, как не прост диалог мастера и модели, даже той, к
которой он испытывал симпатию. Портрет очень изыскан, благодаря серым и черным,
сдержанным, тонам. Черноволосая Генриетта Гиршман одета в черное платье с белым
боа. Черный цвет подчеркивает лилейную белизну кожи. Благодаря этой изысканной
цветовой гамме, Валентина Серова сравнивали с великими колористами – Веласкелсом
и Халсом, мастерами черного цвета.
Нередко портреты Серова вызывали у
современников настоящий шок. Кульминацией его творчества является портрет
княгини Ольги Константиновны Орловой, светской львицы и первой модницы
Петербурга, тратившей состояния на парижские туалеты. Урожденная княжна
Белосельская-Белозерская, она была замужем за генерал-майором князем В.Н. Орловым.
«Олицетворение высшего света» - это о ней. Княгиня не была ни любительницей
искусства, ни меценаткой, ни поклонницей творчества Валентина Александровича.
Она заказала свой портрет Серову, потому что восторженная толпа её поклонников
считала его «модным» мастером, единственно достойным запечатлеть знаменитую
красавицу. Кстати, художник Сомов, большой мастер галантных костюмированных
сцен в духе XVIII
столетия, пронизанных тонкой иронией, говорил, что ни в России, ни за границей,
не встречал женщины, которая бы умела так носить необычные туалеты, как Орлова.
Дочь Серова Ольга Валентиновна вспоминает:
«Нам очень хотелось на неё (Орлову) поглядеть. Как только они (Орлова с
подругой) ушли, мы бросились к окнам. Орлова садилась на ожидавшего её
извозчика. На ней была огромная черная шляпа величиной с поднос, на которой
лежали большие розы; сверху из окна, к нашему огорчению, можно было видеть
только лишь шляпу и платье». 4
Портрет княгини О.К. Орловой
ГРМ, 1911
Портрет княгини Серов задумал, как парадную
композицию, в духе живописца XVIII
столетия Д.Г. Левицкого, чьим творчеством увлекался. Такой портрет украсил бы
парадную залу, но Серов остался верен себе и внёс в салонное изображение
острую, едкую, почти гротескную характеристику.
Хотя модель привлекала его своеобразным
характером, стилем и чертами лица. Она же заставила живописца погоняться за
собой, то и дело, перелетая из Петербурга в Париж, в Рим. Она то болела, то
просто капризничала, то позировала охотно. Серов, прямо говоря, «гонялся» за
нею, работал с напряжением, но увлеченно. Композиция не складывалась, пока в
одном карандашном рисунке он не нашёл всё сразу: характерную позу с острым
коленом и ещё более острым носком туфли, выставленном подобно жалу. Вычурная
фигура расположена несколько левее от центра, что усиливает динамику движения.
Экстравагантная, отнюдь не идеальная княгиня стала желанной моделью для художника,
он почувствовал в ней драгоценный материал, который можно было претворить в
образец нового стиля, гротескный образ, подчеркнуть черты современности и
типичности.
Серов представил Орлову одетой для выхода,
в огромной шляпе и меховом манто, накинутом на модное белое платье. Дама,
похожая на манекен, присела лишь на минутку на низенькую скамейку, пуф – она
ждёт авто. Александр Бенуа, знавший Орлову, пишет: «Вот-вот услышит она, что
«машина подана»,она вскочит и быстрыми шагами своих длинных ног побежит вниз по
лестнице. В лице же представлена известная нервная досада, что приходится
ждать, а несколько лупоглазый взор полон нетерпеливого недоумения». 5 Рука
Орловой нервно играет длинным ожерельем, голова важно закинута. Вызывающая
надменность граничит с вульгарностью. Изломанная поза будто сошла с картинки
модного журнала. Княгиня манерно даёт понять
каждому, что самая ценная вещь этого изысканного, но нежилого интерьера
– она сама. Безусловно! Ни драгоценная синяя ваза на тонконогом столике, ни огромные
полотна, показанные лишь частично за спиной хозяйки, ей не соперники. Великолепный
правдивый парадный портрет. «А я Ольга Орлова, и мне всё позволено, и всё, что
я делаю хорошо», - такими словами представлял сам художник воплощенные спесь и
надменность своей модели.
Работа шла почти год. Портрет разочаровал заказчицу и её поклонников.
Светская львица и признанная законодательница мод сходу принесла нелюбезный
портрет в дар Русскому музею, но с условием, чтобы его никогда не выставляли в
одном зале с написанным в то же время скандальным портретом Иды Рубинштейн.
С глаз долой, из сердца вон. Широкий,
шикарный жест. До этого музей обладал лишь несколькими незначительными работами
Серова, а тут сразу два шедевра, две дивы. Несомненно, красавица испытала шок,
узрев наряду с поразительным внешним сходством и глубину всей своей души,
скрытую глубоко правду, «почти карикатуру» на свою особу. То, что хотела утаить
в себе! Неизвестно, донесло ли до неё светское «эхо» эти слова друга Серова
Александра Бенуа, но то, что «писаться у него опасно», несомненно!
Конечно, две дивы в одном месте и бок о бок
– это уже слишком!
Хотя публика и сам художник сочли портрет
удачным.
Внешне угрюмый, Серов знал, что сам
неприятен своим заказчикам, с которыми у него редко выстраивался доверительный
диалог. «Я злой, злой», - признавался себе художник.
Увы, ликующий солнечный свет в портретах
Серова мерк, по мере того, как он трудился над заказными парадными портретами
богачей и аристократов. Часто художник в раздражении бросал фразу о
«портрет-портретычах из-за рубля», но никогда не изменял предельной
требовательности к своей работе. Его блестящие парадные полотна отличаются
изысканной цветовой гаммой, уверенным артистическим рисунком, изысканной
цветовой гаммой и тонким анализом. Художника больше интересуют не столько
персоны, сколько живописные задачи. Блеск живописи компенсирует заурядность
многих представителей высшего света. Конечно, не все они заслуживали такой
беспощадной характеристики. Это портреты императора Николая II, цикл портретов князей Юсуповых, С.
М. Боткиной.
Но такова уж суть аналитического взгляда
художника: правда и ничего, кроме правды!
Дочь художника Ольга Валентиновна в своих
интересных воспоминаниях, написанных уже через много лет после смерти отца и
впервые увидевших свет в 1947 году, приводит строки из его писем. «Пишу
портреты направо и налево, и замечаю, что, чем больше их сразу приходится за
день писать, тем легче, право, а то упрёшься в одного – ну, хотя бы, в нос
Гиршмана (фабриканта, над чьим портретом тогда работал Серов), так и застрял в
тупике. Кроме того, примечаю, что женское лицо, как ни странно, даётся мне
легче – казалось бы наоборот», - делится он с женой. Ему приходилось писать по
нескольку портретов одновременно, работа, конечно, стоила огромного напряжения,
страшной растраты сил, но содержание семьи и оплата поездок за границу. «Каждый
портрет для меня целая болезнь»; «Кончаю портрет, что для меня всегда
мучительно»; «Застрял и завяз тут в Сестрорецке с одним портретом, не выходит,
проклятый». Ольга Валентиновна вспоминает: «Далеко не всегда Серов писал
портреты, как принято считать, по нескольку месяцев, но работал он, не щадя ни
себя, ни модель. В работу уходил целиком. При поверхностном наблюдении можно
было не заметить всей силы его творческого напряжения. Была какая-то лёгкость и
гармоничность в движениях. С кистью или углем в руках он отходил, подходил к
мольберту, смотрел на модель, на холст,
на бумагу, делал несколько штрихов, опять отходил, иногда смотрел написанное в
ручное зеркало. Движения были точные, быстрые. Не было ни глубокой складки на
лбу, ни каких-либо мучительно напряженных, сжатых или опущенных губ, лицо было
спокойное, сосредоточенное. А вот глаза – глаза взглядывали быстро, с таким
напряжением, с таким желанием увидеть и охватить всё нужное ему, что взгляд
казался частицей молнии: как молния, он мгновенно как бы освещал всё до
малейших подробностей». 6
Примечания
1 Валентин
Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Сос. И ред. И.С.
Зильберштейн и В.А. Самков. Т. 2,
Л ., 1971
2 Валентин Серов в воспоминаниях, дневниках и
переписке современников. Сос. И ред. И.С. Зильберштейн и В.А. Самков. Т. 2, Л ., 1971
3 Там
же. Т. 2
4
Серова О.В. Воспоминания о моём отце Валентине
Александровиче Серове. Ленинград, Искусство, 1986
5 Валентин
Серов в воспоминаниях, дневниках и переписке современников. Сос. И ред. И.С.
Зильберштейн и В.А. Самков. Т. 1,
Л ., 1971
6
Серова О.В. Воспоминания о моём отце Валентине Александровиче
Серове. Ленинград, Искусство, 1986
